«Одиссея». Песнь двадцать первая
Когда с подготовкой топориков было покончено, Телемах встал на пороге залы и велел Эвмею подать ему лук и стрелу. Он попробовал натянуть тетиву, но напрасно!.. Он попытался ещё раз. И в третий раз попытка натянуть непослушную тетиву не удалась… В растерянности он оглянулся на Одиссея. Тот подал ему тайный знак прекратить бесплодные попытки: ведь лук Одиссея никому не покорится, кроме него самого! С горькой усмешкой обратился Телемах к женихам:
— Увы, я слишком молод, неопытен, и не могу стрелять из отцовского лука. Но вы, знатные вельможи, в несколько раз превосходящие меня в уме и силе, попробуйте! Итак, испытание началось. Первым был Лейод. Он попытался натянуть тетиву раз, другой, третий, но в конце концов убедившись, что все усилия напрасны, Лейод в сердцах бросил лук наземь и объявил:
— Я не в силах натянуть эту проклятую тетиву, друзья! Признаю себя побеждённным.
Наступило изумлённое молчание. Вновь поднялся Антиной и воскликнул: — Лук слишком тугой. Он затвердел, ибо вот уже много лет никто не пользовался им. Его нужно разогреть. Разожгите огонь! Тут же развели огонь, и лук, смазанный жиром, был сильно разогрет, чтобы жар немного размягчил неподатливое оружие.
Одиссей подал знак Эвмею и его помощнику Филотию следовать за ним.
— Эвмей, Филотий, вы всегда искренни и сердечны, ответьте мне вот на какой вопрос. Если бы здесь появился Одиссей и попросил вас сражаться на его стороне, что бы вы ответили?
— Если бы Зевс проявил свою благосклонность и здесь оказался мой повелитель Одиссей, я бы поддержал его! —тотчас отвечал Эвмей.
И тогда Одиссей, распрямившись во весь свой рост, расправив плечи и отбросив капюшон, который скрывал его лицо, объявил:
— Ну что ж, вот я!
Эвмей и Филотий замерли, точно пораженные громом. Они тут же упали на колени, не сдержав набежавших на глаза слёз. Но Одиссею пришлось остановить их.
— Нет-нет! Сейчас не время для слёз и слов! Ты, Эвмей, возвращайся в залу, и когда женихи кончат состязаться, принеси мне лук. Но прежде прикажиы слугам запереть двери залы. Ты же, Филотий, проследишь за тем, чтобы двери дворца были наглухо закрыты, чтобы никто не сумел выскользнуть. Поняли? Тогда вернёмся в залу, Эвмей!
Вместе они вернулись в залу. Лук был в руках Эвримаха. Он был уже хорошо разогрет и смазан жиром. Жених сжал его в руках, нахмурил брови и попытался натянуть тетиву… Напрасно!.. Раз… другой… третий.
— Позор на мою голову! Позор мне! Не потому, что я потерял надежду стать супругом прекрасной Менелоны, а потому, что я не сумел согнуть лук Одиссея!
— Прочь, прочь, Эвримах! Ты выбыл из борьбы! закричал Антиной. —_ Но я думаю, мы справимся с этим заданием — слишком много выпито сегодня! Шли, быть может, потому что сегодня праздник самого Аполлона, покровителя стрельбы из лука. Кто же в этот день может тягаться с ним в этом искусстве? Никто! Послушайте меня, — продолжал Антиной, — сегодня у нас ничего не получится! Мы попробуем еще завтра. Вот увидите, всё не так уж сложно! Вернёмся к столу.
Женихы молча внимали Антиною, а Пенелопа насментливо улыбалась.
— Ты прав, Антиной! — раздались голоса, и кубки снова наполнились вином. С первыми же глотками весь стыд, что жёг сердца женихов, бесследно испарился. Завтра кому-то из них непременно удастся согнуть этот проклятый лук!
Но тут со своего места поднялся Одиссей, который вновь накинул на голову капюшон:
— Ты, Антиной, всё правильно сказал: нужно перенести состязания на завтрашний день. Но я прощу вас, благородные господа, дать и мне попробовать согнуть лук. Я хочу попробовать, конечно же, не потому что желаю стать супругом прекрасной Пенелопы, а чтобы проверить, не изменила ли мне моя прежняя сила. Над головами собравшихся пронесся гул негодования: как! Они будут состязаться е жалким оборванцем?!.
— Послушай, старик, — воскликнул Антиной, — ты что, сошёл с ума?! Тебе что, мало сидеть здесь, есть и пить до отвала?! Не лезь-ка ты лучше не в своё дело! Твои руки слабы, как у всех старцев! Ешь, пей, но не встревай в состязания молодых!
— Послушай, Антиной, — вмешалась Пенелопа, — так не обращаются с моими гостями. Я не вижу ничего особенного в желании странника сделать то, что не удалось сделать вам. Чего ты боишься? Что я выйду за него замуж?
Тогда поднялся Эвримах:
— Нет, Пенелопа, не об этом речь. Но если каким-то чудом оборванцу повезёт согнуть лук Одиссея, все станут говорить, что женихам не удалось одолеть старика-нищего! Мы все будем неимоверно унижены!
— Эвримах, если моему гостю угодно попытать счастья, я позволю ему это! — резко отвечала Пенелопа.
И среди недовольных голосов женихов прозвучал голос Телемаха:
— Матушка, — сказал он, всё это дела наши, мужские. Я прошу тебя вернуться в свои покои и предоставить нам возможность разобраться в том, что касается луков и стрел. Изумлённая словами сына, Пенелопа не
посмела возразить. Она поднялась и, покрыв голову, удалилась в сопровождении служанок к себе. Там она дала волю своим слезам и своему горю, пока Афина не послала ей глубокий сон.
А в огромной зале происходило нечто важное и интересное: Эвмей по приказу Телемаха принёс Одиссею лук и стрелу. И тот, осторожно взяв их, стал рассматривать, не обращая ни малейшего внимания на насмешки и оскорбления, сыпавшиеся со всех сторон. Никто не заметил, как Эвриклея за их спинами наглухо захлопнула двери. Насмешки стихли и все молча смотрели на человека, державшего в руках непокорный лук. Пронёсся едва слышный шёпот: «Старик, должно быть, знает толк в оружии!» А Одиссей без видимого усилия натянул тетиву, потрогал её и отпустил, внимательно вслушиваясь в грозный звон. Затем вновь натянул тетиву, уверенной рукой вложил стрелу и выпустил…
…И не промахнулся. Пройдя сквозь все кольца, стрела вонзилась в стену!
«Одиссея». Все главы
«Одиссея». Песнь четырнадцатая